Блог

С балкона здания Московского Совета открывается вид на Советскую площадь, знакомую миллионам. Красочные открытки с ее изображением разошлись по всему свету. Но скоро открытки прежних изданий устареют.

… Высоко к небу поднялся башенный кран. Растут этажи большого благоустроенного дома, в котором уже в 1955 году поселятся сотни москвичей. Такой же дом скоро начнут строить по другую сторону площади. Оба здания девятиэтажные, и фасады у них одинаковые. Это создает цельность архитектурного ансамбля.

Еще недавно напротив Моссовета стояла каменная плита с надписью: «Здесь будет памятник основателю Москвы Юрию Долгорукому». Плиту убрали, а на ее месте подготовлен фундамент монумента, для которого отведен участок в восемьсот с лишним квадратных метров.

Сейчас возводится постамент. Укладываются массивные гранитные плиты серого цвета. По углам будут установлены гранитные шары, каждый диаметром в метр.

Поднимаясь уступами, постамент завершится параллелепипедом с полированным орнаментом в древнерусском стиле. Шары и верхняя часть постамента изготовлены из серого с голубыми прожилками лабрадорита — одного из самых красивых декоративных материалов.

Когда семиметровый пьедестал будет готов, на нем водрузят статую высотой в 5,6 метра. Она уже отлита в бронзе на Мытищинском заводе художественного литья и ждет отправки в Москву. Вес ее достигает восемнадцати тонн. Юрий Долгорукий сидит на боевом коне, натянув поводья. Правая рука вытянута, взор устремлен вдаль.

Автор: Б.Львов

Источник: Журнал "Огонек" 1954 год, №14, стр. 7

"... Альсанд безвременно узнал
Неверность милых наслаждений,
Обман прелестных упоений,
И более их — он не искал...»

Вероятнее всего, перед нами одна из байроновских поэм, которые был так модны в XIX веке. Нет, пожалуй, даже интересна выяснять имя автора. Но, может быть, если он сам сочинитель, то хоть судьба Альсанда заинтересует вас? Ко всему равнодушный, Альсанд бродит по лесам в полном одиночестве.

«Альсанд идёт. - Что ж видит он!
Близ клёна Муза молодая,
Рукой склонясь на мшистый пень,
В тумане вся встречает день,
Фиалку в локон заплетая...»

А дальше происходит самое главное:

«Альсанд заслушался — забыл
Печаль души, и грусть, и муки;
И с каждым утром приходил
Внимать пленительные звуки;
Свирель он вымолвил потом
У девы доброй и прекрасной...»

Но не будем злоупотреблять терпением читателя, тем более что судьба Альсанда уже решена:

«И часто после за холмом,
Незримый ею, голос страстный
Сливал с её напевом он».

Вот, в сущности, и всё... Можно ещё прибавить, что эти стихи появились в 1828 году в журнале «Славянин». Однако под строфами «Альсанда» в журнале стояла подпись автора — Михаил Глинка. Да, эти стихи написал и отдал в журнал Михаил Иванович Глинка, автор оперы «Иван Сусанин» и «Руслан и Людмила».

В «Записках» Глинки есть только короткие строки, глухо говорящие о поэтических увлечениях молодости. Глинка встречался в то время с товарищами по пансиону, любителями изящной словесности. «И я, грешный, - признается великий музыкант, - брался иногда за перо, увлечённый их примером».

А теперь прочтите иные стихи, совсем другого автора:

«... О, ландыш, отчего так радуешь ты взоры?
Другие есть цветы роскошней и пышней,
И ярче краски в них, и веселей узоры, -
Но прелести в них нет таинственной твоей.
В чём тайна чар твоих? Что ты душе вещаешь?
Чем манишь так к себе и сердце веселишь,
Иль радостей былых ты призрак воскресаешь?
Или блаженство нам грядущее сулишь?
Не знаю я. Но меня твоё благоуханье,
Как винная струя, и греет и пьянит,
Как музыка, оно стесняет мне дыханье,
И, как огонь любви, питает жар ланит...»

На этом оборвём нашу цитату. Автор этих строк не значится ни в одном сборнике русской поэзии. Скромный сочинитель никогда и не помышлял о тиснении их в печати. Имя его — Пётр Ильич Чайковский.

Отсылая «Ландыши» брату, великий композитор писал: «Так как я не поэт, а только стихоплёт, то, может быть, ошибаюсь, но мне кажется, что стихотворение никогда не может быть вполне искренно, вполне вылиться из души. Законы стихосложения, рифма (особенно рифма) обусловливают деланность. Поэтому я скажу, что музыка всё-таки бесконечно выше поэзии».

Так ли это, - пусть о том спорят с музыкантами поэты. Бесспорно лишь одно: оба цитированные нами стихотворца сделали всё от них зависящее, чтобы утвердить безоговорочную победу музыки в своём творчестве.

Автор: Е.Канн

Источник: Журнал "Огонек" 1946 год, № 14-15

В одном из монастырей города Орши при ремонте здания обнаружили замурованную в каменную нишу железную кольчугу длиной около метра и весом в двенадцать с половиной килограммов. Кольчуга сделана из плоских колец с выбитыми на каждом кольце надписями. По характеру работы и надписям кольчуга относится к XVI столетию. На кольчуге выбито имя владельца: «Иван Григорьевич Выродков».

Надпись на кольцах через века донесла к нам имя замечательного деятеля своего времени, военного инженера, администратора и начальника ополчения, участника знаменитых походов Ивана IV.

Летопись об Иване Выродкове гласит, что в 1538 году он выехал из Москвы с дипломатическими поручениями к ногайскому мурзе Котуму. С этого года упоминания о «царском ближнем человеке» Выродкове встречаются все чаще и чаще.

В 1547 году Иван Выродков значится разрядным дьяком. Дьяки - «письменные люди» - принадлежали к правительственному классу. Они «судят и рядят вместе с боярами», говорится в судебнике Ивана Грозного. Разряд же являлся управлением по организации войска. Таким образом, разрядный дьяк Выродков занимал весьма важный пост.

Иван Григорьевич Вырдков приобрел известность на военном поприще. Он числится при «наряде», то есть при артиллерии, во время первого похода на Казань, в 1550 году. В документе того времени - «Царственном летописце» - рассказывается: «Иван Грозный призывает к себе дьяка своего Ивана Григорьевича — сына Выродкова — и посылает его, а с ним людей боярских, на Волгу в Углицкий уезд, в Ушатых вотчину, церквей и города рубити и в судех с воеводами из низ везти». В начале 1550 года Выродков отправился выполнять царское поручение, а в мае на подступах к Казани была уже построена Свияжская крепость. За три месяца под Угличем был заготовлен целый город, сплавлен на судах вниз по Волге и установлен на месте.

При осаде Казани Выродков вместе с иностранцем Размыслом руководит подкомными работами, строит осадную башню в шесть сажен высотой для обстрела города: «Повеле царь дьяку своему Ивану Выродкову башту поставити против казанских царских ворот. И поставиша башту 6 сажен вверх вознесе на неё наряду (артиллерии)... и стреляти в город по улицам и по стенам градным и побив многие люди».

Через несколько лет Выродков — воевода в Астрахани, а позже — воевода в Торопце. Но война снова увлекает его. Вместе с царем отправляется он в поход на Полоцк начальником «посохи» - народного ополчения.

15 февраля 1563 года Полоцк был взят русскими войсками. Выродков участвовал в битве под Оршей. Вероятно, потому и осталась в Орше кольчуга, не раз спасавшая разрядного дьяка от смерти. Современник Выродкова — князь Курбский — пишет, что в последней битве под Казанью он остался жив только потому, что «збройка» (броня) была на нем проотеческая «зело крепка». Всеми качествами «зело крепкого» доспеха обладает и найденная кольчуга Выродкова. Она сплетена плотно, стрела не могла проникнуть сквозь ее кольца.

Автор: М.Денисова

Источник: Журнал "Огонек" 1946 год, №12

После резких отзывов критиков о картине Жана Милле «Вавилонское пленение евреев» в 1848 году картина исчезла. Искусствоведы считали, что полотно было уничтожено. Но когда специалисты с помощью рентгенографии пытались установить причину неровностей на другой картине Милле, «Молодая пастушка», они, к своей радости, обнаружили под верхним слоем давно исчезнувшее «Пленение».

Обманывал ли Гогена парижский торговец, который посылал ему краски на остров Таити? Рентгеновские снимки выявили высокое содержание сульфата бария в свинцовых белилах — свидетельство того, что краска была низкого качества. А может быть у Гогена просто не хватало денег на более дорогие краски?

С первого взгляда Винландская карта выглядит, как средневековый документ 1440-х годов. Среди прочего на ней изображено североамериканское побережье, открытое Лейфом Эриксоном в одиннадцатом веке. Но электронный микроскоп и рентгенография показали, что чернила на карте содержат двуокись титана — современный пигмент, вошедший в употребление в 1920 году.

С помощью рентгеновских лучей, обнаруживающих присутствие свинцовых красок, удалось установить, что Жан Оноре Фрагонар написал "Девушку с книгой" (около 1776 г.) поверх портрета молодого человека.

Как правило искусствоведы прослеживают судьбы произведений искусства, тщательно исследуя стили и приемы художников, корпя над письмами, дневниками, расписками и прочими документами. Но все чаще становится ясно, что методы, используемые химиками, биологами и геологами, могут обогатить исследования историков искусства. Широкий диапазон научных методов — от электронной микроскопии до радиоуглеродной датировки, от изотопного до биологического анализа — помогает разоблачать подделки, находить потерянные работы и сохранять произведения искусства.

- У искусствоведов, особенно европейских, сильно развита тенденция работать в тесном сотрудничестве с учеными, - говорит химик Барбара Берри из Национальной галереи искусства в Вашингтоне.

Ученые помогают прослеживать развитие техники отдельных художников и влияния, которые разные художественные группировки оказывали друг на друга, определяют происхождение камня, руд и пигментов, которые мастера превращали в скульптуру, посуду, украшения и краски.

- Описывать стиль художника лишь в эстетических категориях — значит пренебречь многими важными элементами его творчества, - утверждает искусствовед Томас Метьюс из Нью-Йоркского университета. - Художники отличаются друг от друга не только тем, как они изображают нос и уши, но и выбором красок. Химические методы изучения качества и состава пигментов дают возможность понять секреты автора произведения. Это все равно, что стоять у него за спиной и наблюдать за каждым его мазком.

Помимо того, что ученые устанавливают, где и когда были созданы произведения искусства, они помогают сохранять их для будущего. Много труда вложено в изучение влияния света, влажности, температуры, кислорода и загрязнителей воздуха на художественные произведения. В сотрудничестве с двумя институтами, занятыми консервацией произведений искусства, специалисты из Консервационной лаборатории Смитсоновского института в Сьютленде, штат Мэриленд, исследуют влияние широко применяемых в музеях дезинфицирующих средств на красители, пигменты, смолы, воск, металлы и прочие материалы. А в Меллоновском центре по изучению материалов художника и консерватора в Питтсбурге, штат Пенсильвания, Роберт Феллер и его коллеги, занимаясь изучением потускнения красок, разработал новое защитное покрытие. Изыскания Феллера побудили сотрудников Национальной галереи искусства оснастить всю систему естественного освещения музея ультрафиолетовыми фильтрами.

Научный анализ способствует также лучшему сохранению археологических и исторических ценностей. Два года назад сотрудники Смитсоновского авиакосмического музея решили реставрировать «Флайер» - самолет, на котором братья Райт в 1903 году совершили первый успешный полет. К работе привлекли металлургов, химиков и других специалистов из лаборатории Смитсоновского института, чтобы документировать общее состояние самолета, состав материалов и рекомендовать методы его консервации. Специалистам из Галереи Фрира в Вашингтоне даже поручили сделать рентгеновские снимки нарезки на соединительных деталях, чтобы знать, в какую сторону они отвинчиваются.

Наука была добрым помощником в изучении и реставрации картин и продолжает оказывать помощь в раскрытии способов производства бронзы, керамики и других материалов. Но до недавнего времени один вид искусства оставался незатронутым наукой: иллюстрации в средневековых рукописях.

- Еще на так давно никто не был полностью уверен, что непосредственный химический анализ может дать какие-либо важные сведения, - замечает Мэри Вирджиния Орна, химик Нью-Рошеллского колледжа, штат Нью-Йорк, работающая вместе с искусствоведом Томасом Мэтьюсом, - Обычно, датируя рукописи, полагаются на упоминания о них в исторических текстах, то есть на вторичную информацию. Мы же, производя анализ, получаем сведения из первоисточника. И подчас оказывается, что эти данные противоречат информации из вторых рук.

Вообще-то иллюстрации к рукописям исследовать гораздо труднее, чем картины, написанные маслом. Когда слой краски очень тонок, а сами рисунки весьма малы, очень трудно брать пробы даже минимального размера.

- Словом, манускрипты, - говорит Мэтьюс, - доставляют химикам много хлопот.

Известно несколько методов изучения пигментов. Некоторые исследователи готовят краски по рецептам из старинных руководств для живописцев и наносят их на пергамент. Затем, используя поляризационный свет и другие методы, сравнивают микроструктуры модели и оригинала, что нередко позволяет установить состав пигмента последнего.

Существует множество безвредных для экспонатов методов, которыми можно пользоваться при исследовании рукописи или иллюстрации. Рентгенография, например, определяет краски, содержащие свинец и другие тяжелые металлы. Художники часто делали наброски свинцовыми белилами, и рентген может показать, как развивалась идея мастера. Методом радиографии определяют присутствие многих других элементов. Авторадиограф бомбардирует картину нейтронами низкой энергии, после чего некоторые элементы становятся слегка радиоактивными. Наблюдая за радиоактивным распадом, можно получить общую картину распределения химических элементов на рисунке.

Орна и Мэтьюс, однако, предпочитают не пользоваться этими методами, поскольку они выявляют лишь элементы, а не их соединения. Кроме того, радиоактивные методы не позволяют обнаруживать органических красителей и требуют перевозки рукописи из музея в лабораторию.

Вместо этого Орна и Мэтьюс хирургическим скальпелем снимают крошечные образцы краски диаметром от четырех до ста микронов. Под микроскопом в поляризационном свете и в рентгеновских лучах удается точно определить состав пигмента. Ученые применяли также Фурье-спектроскопию, чтобы измерить колебания составных элементов молекул и таким образом определить органические соединения. Работать с крошечным образцом нелегко. Исследователи предпочли бы отделять органически соединения от неорганических с помощью хроматографии или иного метода, чтобы более точно устанавливать их состав. Но, как говорит Орна, никто еще не придумал способа делать это, не разрушая образцов.

Ученые обнаружили, что византийские художники пользовались в основном органическими красителями с примесью свинцовых белил, что давало пастельные тона. Армянские же пигменты состояли главным образом из минералов, придающим рисункам живой колорит.

- И раньше каждый мог заметить эту разницу, но искусствоведам и музейным хранителям важно точно знать причину этой разницы, - замечает Мэтьюс.

Кроме того, Орна и Мэтьюс заметили, что армянские и византийские рукописи отличаются от европейских. Они, в частности, установили, что на Ближнем Востоке широко пользовались природным ультрамарином, который добывался на территории современного Афганистана. В Европе же ультрамарин был редкостью, дороже золота, и при заказе картины употребление его оговаривалось особо. С другой стороны, у византийских и армянских художников, видимо, не было настоящего зеленого пигмента, и им приходилось смешивать синий с желтым. Европейские живописцы с тринадцатого века пользовались множеством зеленых красок на основе уксуснокислой меди, а китайцы применяли малахит с девятого века.

Исследуя манускрипты, Орна и Мэтьюс определяют, когда художник начал экспериментировать с новыми красками, у кого из живописцев был доступ к лучшим пигментам. Например, в армянском манускрипте четырнадцатого века, иллюстрированном пятью разными художниками, ученые судя по плотности синих частиц в порошке основы краски, заметили, что у одного художника ультрамарин был гораздо лучшего качества, чем у других.

Орна и Мэтьюс помогли раскрыть две подделки. Считалось, что «Древний Марк», названный так потому, что он содержит Евангелие от Марка на древнегреческом языке, относится к двенадцатому веку. Исследователям удалось подтвердить предположения искусствоведа Роберта Нельсона из Чикагского университета, что манускрипт (и, возможно, подобная рукопись в Ленинграде) — вовсе не то, за что ее выдавали.

С помощью инфракрасной спектроскопии, Орна обнаружила примесь берлинской глазури, первого искусственного пигмента, изобретенного в Берлине в восемнадцатом веке. До тринадцатых годов нашего века, когда рукопись эту приобрел Чикагский университет, никаких письменных упоминаний о ней не было. Возникло подозрение, что это одна из многочисленных афинских подделок, выброшенных на международный рынок в двадцатых годах. Орна и Мэтьюс обнаружили, что один персидский манускрипт шестнадцатого века на самом деле был изготовлен по крайней мере на три века позже, ибо он содержит окись хрома — современный синтетический пигмент.

И все же наука играет лишь вспомогательную в раскрытии подделок. Прежде всего, считает директор Консервационной лаборатории Смитсоновского института Ламбертус ван Зельст, фальсификаторы тоже могут читать научную литературу по искусству и быть такими же изощренными, как и ученые, проверяющие подлинность произведения искусства. Например, термолюминисцентный метод определят время, прошедшее с момента обжига керамики. Измеряя количество света, излучаемого нагретым керамическим предметом, ученые могут приблизительно вычислить, какому количеству радиации он подвергался, что служит мерой возраста. Ван Зельст утверждает, что итальянские фальсификаторы приносят современную керамику к зубным врачам на рентгеновское облучение. Если эту процедуру проделать правильно, керамические изделия будут выглядеть при термолюминисцентном анализе так, будто они подвергались воздействию радиации с древних времен.

Но даже если существуют научные доказательства подделки, к ним не всегда прислушиваются. Известнейший пример — ряд картин, выданный во время Второй мировой войны за работы выдающегося голландского живописца семнадцатого века Яна Вермера Делфтского. Невзирая на то, что в красочном слое этих полотен были обнаружены пигменты девятнадцатого века, и даже на утверждения голландского художника Хана ван Мегерена, что авторство принадлежит ему, коллекционеры просто не верили, что это подделки. Ван Мегерен, обвиненный в коллаборационизме за продажу немцам нескольких таких холстов, разрешил вопрос, написав новую картину в тюрьме.

- Сегодня, глядя на эти полотна, - говорит директор Консервационной лаборатории ван Зельт, - трудно поверить, что их принимали за произведения ван Вермера, но в то время коллекционеры, их купившие, слышать ничего не хотели.

Хотя наука — всего лишь один из многочисленных инструментов искусствоведов, роль этого инструмента растет по мере того, как современные научные методы, принадлежащие до сих пор миру науки, прокладывают себе дорогу в мир искусства. Иммунолог Роуз Мэйдж из Национальных институтов здравоохранения в Бетесде, штат Мириленд, и химик Барбара Берри вывели культуру меченных коллоидным золотом антител, которые обнаруживают присутствие яичного желтка. С помощью этого «иммунологического подхода» можно установить, чем написана картина — яичной темперой или маслом. Такая информация необходима для выбора растворителя при чистке картины. Этот метод также позволит искусствоведам проследить, насколько быстро техника письма маслом, применявшаяся художниками Северной Европы пятнадцатого века, распространилась среди мастеров разных школ и в других районах мира.

Многих музейных работников заинтересовал цифровой анализ изображения, позволяющий обнаружить малейшие изменения, вызванные старением, потускнением и хранением, чтобы лучше понимать процесс разрушения художественного произведения. Этот компьютерный метод, при котором картина разбивается на сотни миниатюрных участков, может быть использован для сравнения данных, полученных разными способами, например, путем рентгеновского и инфракрасного анализа. Один из сотрудников Консервационной лаборатории надеется применить этот метод, чтобы каталогизировать основные мотивы орнаментов на посуде индейцев хопи. Томас Чейс из Галереи Фрира намерен воспользоваться голографией, чтобы проследить влияние температур и внутренних напряжений на свинцовистый припой в металлических изделиях. Он мечтает о безвредном способе определения скорости остывания металлов и о решении других проблем микроструктуры произведений искусства.

Такой метод применим и к современным материалам.

- Подчас современные изделия начинают распадаться, поскольку материалы не проверены на долговечность, - говорит Берри. - Некоторые художники смешивают материалы, отрицательно влияющие друг на друга. Только немногие современные мастера заботятся о долговечности своих произведений, не прибегая к таким испытанным материалам, как масляные краски.

В задачи Консервационной лаборатории входит также сохранение космических скафандров в Авиакосмическом музее. Как и множество материалов двадцатого века, космические скафандры, по справедливому замечанию ван Зельста, не был рассчитаны на вечное хранение в музее.

- Они уже начали крошиться и распадаться, - говори ван Зельст, - но у нас до них руки не дошли.

Как в других случаях столкновения различных сфер деятельности, многие неохотно принимают вмешательство науки в область искусства.

- Некоторые искусствоведы и слушать не хотят о научной информации, - замечает Барбара Берри. - Правда, есть и такие, которые пальцем о палец не ударят, пока ученые не вынесут своего суждения.

По мере того, как мир искусства допускает к себе науку, отношение некоторых ученых к искусству тоже меняется.

- Теперь я смотрю на картину совершенно иными глазами, зная, из чего и как она сделана, - говорит Берри.

Источник: Журнал "Америка" №407 1990 г., стр. 50-52

Статьи по теме:

• Тонкое искусство фальсификации
• Антикварные подделки

Мало кто знает, что Александр Федорович Можайский, создатель первого в мире самолета, был не только ученым-изобретателем, но обладал также недюжинными способностями художника-живописца. На протяжении многих лет он посвящал свой досуг художественному творчеству и оставил много карандашных и акварельных рисунков, а также картин, написанных масляными красками.

Сохранился уникальный альбом большого формата, содержащий зарисовки сделанные Можайским почти сто лет тому назад — во время дальнего плавания, совершенного им в 1853-1854 годах на фрегате «Диана». По этому альбому можно судить, что А.Ф.Можайский был разносторонним художником.

Среди 23 рисунков мы находим и виды тех островов, мимо которых проходил фрегат, и любовно сделанные зарисовки самого фрегата «Диана», и портреты как официальных японских представителей так и простых людей из народа, и бытовые сцены из японской жизни.

На публикуемых нами рисунках изображены:

• Фрегат «Диана».
• Русская шлюпка подплывает к г. Осака.
• Население г. Симода собирает морскую траву.
• Общий вид бухты Симода со стоящим вдали фрегатом.

Любопытно, что на последнем рисунке, в правом нижнем углу, изображен один из местных жителей, с интересом наблюдающий за работой гостя из неведомой ему страны. Проживающая ныне в Ленинграде дочь академика М.А.Рыкачева, оказывавшего в свое время поддержку А.Ф.Можайскому в создании самолета, сообщила нам интересную подробность: одна из стен дома имения Можайских, который ей пришлось видеть в детстве, была разрисована видами тропического пейзажа.

Совершенно очевидно, что картина столь больших размеров могла быть написана только на основе эскизов, набросанных в плавании, которые пока еще не обнаружены.

Нам удалось выяснить также, что где-то находится зарытый в землю сундук, содержащий различные бумаги, чертежи и многочисленные рисунки в красках, оставшиеся от Александра Федоровича. Сейчас принимаются меры к розыску места этого «клада».

Немалый интерес могут представить и другие художественные произведения А.Ф.Можайского, несомненно, имеющихся у его потомков, проживающих в разных городах нашей страны (имеется в виду СССР).

Автор: Е.Бурче

Источник: Журнал " Огонек" №16 апрель 1952 г., стр.28

Дошедшие до нас экземпляры первопечатного издания книги Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» - замечательные памятники истории русской нелегальной печати.

Кто же печатал эту первую революционную книгу? Известно, что Радищев был вынужден печатать ее в домашней типографии, для чего приобрел в кредит печатный станок. Помощниками стали подчиненные писателя служащие Петербургской портовой таможни, а также некоторые из его слуг. История сохранила для нас имена переписчиков, наборщиков и печатников тиража замечательной книги.

Редактор

Значительную роль в подготовке радищевского произведения к выходу в свет сыграл молодой разночинец Александр Алексеевич Царевский, окончивший семинарию в Казани и Петербургскую учительскую гимназию. С 1787 года он занимал на таможне должность разъездного надсмотрщика на судах, прибывающих в Петербургскую гавань. С Радищевым он познакомился двумя годами раньше, часто бывал в доме писателя, обучал его детей.

Ему была доверена самая ответственная роль - Царевский переписывал набело черновую авторскую рукопись, и не случайно именно у него хранился корректурный экземпляр рукописи, который позже был изъят и приобщен к делу Радищева в Тайной экспедиции. У Царевского же при обыске было обнаружено два экземпляра «Путешествия». По-видимому Радищев поручил распространить эти экземпляры.

Наборщики, печатники

Набирали книгу служащие таможни: Ефим Богомолов, бывший наборный ученик в типографии Академии и некто Пугин. Доверенный слуга из крепостных отца писателя Давид Фролов печатал, брошюровал и хранил в своей комнате готовые экземпляры книги. Помощники писателя сохраняли в строжайшей тайне историю создания книги даже тогда, когда судебно-следственные органы империи пытались установить автора «Путешествия».

Следствие

По личному распоряжению Екатерины II охота велась за каждым экземпляром. К допросу были привлечены все, кто имел отношение к книге: переписчик рукописи, наборщики, печатники и хранители готовых брошюр, владелец типографии, у которого был приобретен типографский станок, книгопродавец. В домах читателей производили обыски, чтобы изъять раскупленные экземпляры. Допрос об экземплярах, отправленных в Орел и Берлин вызвал наибольшее беспокойство следственных органов.

Согласно указу свыше, все служители суда Уголовной палаты, где слушалось дело Радищева, были удалены из зала судебных заседаний, на которых читался текст «Путешествия». Но книгу продолжали передавать из рук в руки. И даже когда Радищев был уже заключен в Петропавловской крепости, появилось подозрение, что кто-то продолжает распространять в публике дополнительные экземпляры.

И 20 июля 1790 года, спустя двадцать дней после заключения Радищева в дом его явился пристав из Губернской управы благочиния секунд-майор Кобыляков, чтобы проверить, не остались ли экземпляры книги. Перед приставом предстал Давид Фролов и с достоинством ответил, что получил от своего господина распоряжение уничтожить книгу (чем полностью подтвердил показания Радищева на допросе у Шешковского). Поэтому он и «сжег связанный в одном месте не малую стопу не в переплете книжек в кухне». В ответ на вопрос пристава: «А какие оные были?» Давид Фролов, печатавший и хранивший весь напечатанный тираж книги, и, следовательно, видевший каждый экземпляр, ответил, что «по неумению грамоте рассмотреть не мог».

Трудно предположить, что помощники Радищева не сознавали значения той книги, которую переписывали, набирали, печатали, распространяли. Просто сотрудники этой первой в России подпольной типографии были беззаветно преданы своему руководителю и не опустились до содействия следствию.

Автор: П.Вольская; Редактор: А.Соловьев

Источник: Журнал "Огонек" №39 1950 год, ср. 24

Статьи по теме:

Последняя служба Радищева

"До сих пор я больше держал в руках кисть, чем перо. Мы с Жуковским (поэтом. - Б.А.). рисовали на лету лучшие виды Рима» - сообщает Н.В.Гоголь в одном из своих писем.

Гоголь рисовал и писал красками, иногда даже целиком отдавался этому занятию, дружил с художниками и понимал их искусство. «Я всегда чувствовал в себе маленькую страсть к живописи, - отмечает писатель в «Арабесках».

Поэтому, когда в 1842 году Гоголю понадобилось нарисовать обложку к первому изданию «Мертвых душ», он, по-видимому, не испытывал затруднений, тем более, что опыт в области книжной графики у него уже был: в нежинской гимназии высших наук он нарисовал немало обложек и виньеток для ученических журналов и украшал своими рисунками переписанные им для себя стихи и поэмы Пушкина.

До нас дошло очень немного экземпляров первого издания «Мертвых душ», сохранивших свою оранжевую с черным рисунком обложку, и если она воспроизводилась позднее, то лишь по второму изданию — 1846 года. Между тем эта обложка представляет большой интерес не только как единственный в своем роде образец графики Гоголя, но и потому, что по этой обложке можно судить, что именно сам автор находил нужным подчеркнуть в своем произведении.

На рисунке писателя прежде всего бросается в глаза не самое заглавие, а подзаголовок: «Поэма». Это слово вставлено в богатую рамку и написано самыми крупными буквами по совершенно черному фону. Всем графическим существом Гоголь как бы подчеркивает этот подзаголовок, и понятно, почему: называя свое написанное прозой произведение поэмой, писатель шел против литературных канонов, по которым поэмы следовало писать стихами, а романы — прозой. Пушкин создал непредусмотренный теорией словесности роман в стихах «Евгений Онегин», а Гоголь вслед за ним поэму в прозе.

Кроме того в этом бросающемся в глаза, огромном подзаголовке нашла свое отражение обширность замысла писателя, «творения необъятно художественного» (Белинский).

Второе, что Гоголь нашел необходимым выделить, - это заглавие поэмы: «Мертвые души». Наряду с крупным шрифтом оно своеобразно подчеркнуто разбросанными кругом в орнаменте человеческими костями. Это те кости, о которых Чичиков говорил Коробочке.

Навязанная цензурой, чуждая Гоголю «надстройка» над заглавием - «Похождения Чичикова» - дана самыми небольшими буквами, не столько для читателей, сколько для цензуры. Совсем скромно, внизу, прописным готическим шрифтом обозначено имя автора. Такова в основном центральная часть обложки.

Вся она затейливо орнаментирована. Рисунок сделан тонко, пером, с заливкой, штриховкой и тушёвкой, не без изящества. По существу, это уже не орнамент, а арабески, тем более затейливые, что как среди них, так и на полях разбросаны различные изображения того, что упоминается в поэме, или того, что мог видеть Чичиков в своих разъездах по Руси.

Вот мчится запряженный парой тарантас, напоминающий о чичиковской бричке; вот избы и колодец с журавлем; вот бокалы, бутылки и рыба на блюде, напоминающая того осетра, которого «доехал» Собакевич; вот танцующая пара, быть может с губернаторского бала; вот верстовой столб и так далее. Одним словом, это своеобразные графические вариации на темы «Мертвых душ». Ими было положено начало той серии великолепных рисунков, которые дали к поэме Гоголя художники А.Агин, П.Боклевский и П.Соколов.

Автор: Борис Алексеев

Источник: Журнал "Огонек", №48 за 1950 год, стр. 32

В августе 1790 года великий русский писатель А.Н.Радищев был присужден к смертной казни за опубликование своей революционной книги «Путешествие из Петербурга в Москву». Императрица Екатерина II, по прямому указанию которой был вынесен приговор, всемилостивейше заменила Радищеву смертную казнь десятилетней ссылкой в Илимский острог. Известные теперь биографические материалы не позволяют сомневаться, что Радищев был послан на гибель. Его спасли материальная помощь и заступничество влиятельного графа А.Р.Воронцова, друга и начальника Радищева по прежней службе в Петербурге.

Радищев оставался в Илимске до самой смерти Екатерины, осенью 1796 года император Павел I разрешил ему вернуться из ссылки. Воцарение Павла, как известно, не только не ослабило реакционного режима последних лет екатерининского царствования, но придало еще более мрачный характер. Однако ненависть нового царя к своей матери была так велика, что он с охотой отменял ее решения.

Радищев не получил свободы. Ему было приказано жить под надзором полиции в своем маленьком имении Немцове, в Калужской губернии. Там он провел еще пять лет. Хотя, как и в самые глухие времена сибирской ссылки, Радищев не переставал вести литературную работу, немцовское затворничество довело его до крайнего отчаяния. В декабре 1800 года он писал А.Р.Воронцову, что иногда начинает думать, что даже в Илимске ему не было хуже. Дворцовый переворот 1801 года, приведший на трон Александра I, был ознаменован рядом либеральных мероприятий. Радищев был восстановлен в правах и получил свободу передвижения. Он немедленно выехал в Петербург.

В Петербурге Радищев провел все двадцать лет своей государственной и литературной деятельности после окончания университета. Человек безукоризненной честности, он был определен хитроумной императрицей в таможенное ведомство, служившее издавна заповедником казнокрадов и взяточников. В 1790 году Радищев стал во главе петербургской таможни, одного из крупнейших учреждений столицы. Тогда же, пренебрегая своим благополучием и рискуя головой, он нанес смелый удар самодержавию, напечатав «Путешествие». Десять недель ждал он смерти в Петропавловской крепости. В кандалах, лишенный чинов и званий, он поехал из Петербурга в Сибирь. Возвращение Радищева в Петербург должно было быть очень драматично.

Радищеву было теперь за пятьдесят. Здоровье его надломилось. Но он был полон энергии и жаждал приложить свои знания и свое перо к делу социальных преобразований полуобещанных новым царем.

Через посредство того же Воронцова имевшего сильных друзей при новом дворе, Радищев был снова принят на государственную службу. Его назначили членом Комиссии составления законов. На Комиссию возлагалась разработка нового судебного законодательства в связи с предполагаемыми государственными реформами. Привлечения автора крамольного «Путешествия», известного врага крепостничества и самодержавия к созданию новых государственных законов было эффектным жестом со стороны правительства. Жестом, впрочем дело и ограничилось.

Комиссия находилась под председательством графа Завадовского и состояла из пяти членов: тайного советника Ананьевского, двух статских советников — Пшеничного и Прянишникова — и двух коллежских советников Ильинского и Радищева. Можно смело утверждать, что из всех входивших в Комиссию составления законов, одного Радищева волновали вопросы социального преобразования русской жизни. Граф Петр Завадовский, екатерининский вельможа славился на поприще государственной службы главным образом своей леностью. Члены комиссии не выделялись ни образованностью, ни тем более передовыми воззрениями. Только Прянишников, старый знакомый Радищева, личность не очень значительная, проявлял иногда признаки самостоятельности.

Положение Радищева было крайне двусмысленным. Неизмеримо превосходя всех членов комиссии знаниями и кругозором, он считался младшим членом комиссии, так как был определен на службу в том самом чине коллежского советника, который имел одиннадцать лет назад, до ссылки. Люди, начинавшие вместе с ним в 70-е годы, давно обогнали его. Его товарищ по университету Козодавлев был сенатором. Правительство имело полную возможность исправить допущенную несправедливость, но предпочло оставить Радищева в маленьком чине. Это было безопаснее.

Граф Завадовский в 1790 году подписал решение императорского совета о смертной казни Радищева. По дружбе с Воронцовым он привлек теперь Радищева на службу, но не скрывал снисходительно-иронического отношения к нему и публично при встречах приветствовал его словами: «Как поживаете, господин демократ?» Ананьевский, в качестве обер-секретаря 2-го Департамента Сената, также скрепил своей подписью смертный приговор Радищеву, вынесенный Сенатом. Об этом мог не знать Радищев, но это превосходно помнил Ананьевский.

Отношение членов комиссии к Радищеву исчерпывающим образом охарактеризовано в сохранившихся воспоминаниях Н.С.Ильинского. Радищев по его наблюдениям, «был мыслей вольных и на все взирал с критикою», «Ему казалось все не достаточным...- жалуется Ильинский, - все обряды, обычаи, нравы, постановления — глупыми и отягчающими народ». Радищев желал поставить один только свой разум на место «закона божия и гражданского»; «Когда рассматривали мы сенатские дела и писали заключения, соглашаясь с законами, он при каждом заключении, не соглашаясь с нами, прилагал свое мнение, основываясь единственно на философском свободомыслии».

Радищеву должно было в скором времени стать ясно, что ответственных поручений ему в комиссии не доверят. Его законодательные проекты этих лет («Проект гражданского уложения» и др.) были обнаружены не в бумагах комиссии и направлялись им, очевидно, по другим каналам.

Однако Радищев нашел способ выражать свою точку зрения в форме подачи «особых мнений» по разбираемым в комиссии вопросам (о чем с таким сокрушением сообщает Ильинский). Сенат направлял в комиссию «казусные дела», требовавшие для своего решени того или иного истолкования существующих законов. Одно из таких дел, посвященное вопросу о компенсации помещика за убитого крепостного человека, дало повод Радищеву для «особого мнения», принадлежащего к наиболее выдающимся его общественным выступлениям и, возможно, сыгравшего роковую роль в его судьбе.

Спорность «казусного дела», присланного в комиссию, заключалось в том, что сенаторы не могли договориться, во сколько оценить убитого крепостного человека. Комиссия рассудила, что если убитый «мужеского пола», он должен быть оценен в 360 рублей, за убитую крестьянку, «девку или женщину», помещику следует уплатить 100 рублей. В случае же, если убитый крепостной был обучен ремеслу или искусству, помещик может требовать по суду, чтобы убитый был оценен «по тому доходу, который.... через искусство, рукоделие и труд, доставлял своему владельцу».

В своем особом мнении Радищев разговаривает с крепостниками голосом автора «Путешествия из Петербурга в Москву». Он отвергает основы крепостного права. Он отказывается признать крепостного крестьянина капиталом или товаром. Он считает самую постановку вопроса возмутительной и противоречащей основам общественной морали.

«Мы не войдем в исчисление таких цен, определяемых помещиком за убиенных и им принадлежащих людей; цена крови человеческой не может определена быть деньгами».

В такой форме «особое мнение» Радищева было пощечиной Сенату, Комиссии составления законов, верховной власти.

История последних дней Радищева остается до сих пор невыясненной. Настойчивые слухи указывают, что Завадовский в форме «дружеского» предупреждения намекнул Радищеву на возможность новых правительственных репрессий, в случае если он не прекратит своих выступлений. Еще раз подвергнуться гражданской смерти Радищев был не в силах. По свидетельству сына, Павла Александровича, он впал в тяжелое беспокойство. «Ну, что вы скажете, детушки, если меня опять сошлют в Сибирь?» - сказал он, обращаясь к сыновьям.

2 сентября 1802 года он был на службе. Имел ли место на этот раз какой-либо разговор решающего значения, установить невозможно. Следует лишь отметить, что на этом заседании присутствовал Завадовский (как правило он в комиссии не бывал, это было третье посещение за весь год). Известно, что Завадовский особенно интересовался заключениями комиссии по «казусным делам», с которыми его торопили в Сенате и, предыдущий его приезд в комиссию в апреле был посвящен специально этому вопросу.

После 2 сентября Радищев прекратил посещение комиссии. 11 сентября он принял яд и в ночь на 12-е умер.

В делах комиссии, в протоколе от 16 сентября (по старому стилю), читаем последнюю запись, касающуюся Радищева:

«По отношению служащего во оной губернского секретаря Николая Радищева, коим показывая, что родитель его, оной комиссии член коллежский советник и кавалер Александр Радищев сего сентября 12-го дня был болен умре, просит о выдаче ему заслуженного родителем его жалованья под его росписку. Рассуждено о смерти оного члена коллежского советника и кавалера Радищева Правительствующего Сената Герольдмейстерскую Експедицию уведомить и его из списка выключить. Подлежащее же по день смерти его жалованье из тысчи пятисот рублевого оклада по каковому он получал, сего сентября с 1-го по 12-е число за одиннадцать дней за вычетом за гошпиталь достальное сорок пять рублей тридцать семь копеек выдать под росписку объявленному сыну его губернскому секретарю Радищеву из положенной на жалованье комиссии суммы, когда оная из Государственного Статного Казначейства на роздачу комисским членам и служителям жалованья на нынешнюю сентябрьскую треть отпущена будет». Подписано: Ананьевский, Прянишников.

В недошедших до нас бумагах, оставшихся после Радищева, его сын прочитал предсмертное обращение: «Потомство отомстит за меня». Потомство, в лице советского народа, отомстило за гибель великого писателя, сокрушив царскую Россию, и глубоко чтит память Рдищева, как одного из родоначальников русской освободительной мысли и русского революционного движения.

Автор: А.Старцев

Источник: Журнал "Огонек" №4, 1948 год, стр. 16

Статьи по теме:

Кто печатал "Путешествие из Петербурга в Москву"

Библиотека Юдина

В 1897 году Ленин, по пути в ссылку, задержался в Красноярске из-за ледохода на Енисее. Пользуясь случаем, он решил заняться продолжением работы над своими сочинениями. Публичной библиотеки в Красноярске не было, но местный купец, Геннадий Васильевич Юдин, оказав Ленину теплый прием, предоставил в его распоряжение свою личную библиотеку. Впоследствии Ленин писал родным, что был приятно поражен, обнаружив такое замечательное собрание книг.

Коллекция действительно была столь замечательной, что девять лет спустя ее приобрела Библиотека Конгресса — все 80 000 томов. Обе стороны были довольны. Движимый идеей «установления более тесных связей между двумя странами», Юдин писал: «Я не знаю более почетного места для моей коллекции, чем Американская национальная библиотека». Благодаря этой покупке Библиотека Конгресса, имевшая до тех пор только 569 русских книг, приобрела великолепно подобранную коллекцию, представляющую все отрасли русской культуры. Она включала полные собрания трудов русских историков, лучшие издания всех крупнейших русских писателей, полные комплекты русских летописей, публикации исторических и археологических обществ, книги по искусству, мемуары и систему каталогизации, разработанную самим Юдиным. Даже Президент Теодор Рузвельт был воодушевлен этой покупкой: «Это приобретение делает Библиотеку Конгресса обладающей самой значительной коллекции в этой области не только в Соединенных Штатах, но и, насколько мне известно, вообще за пределами России».

Так зародилась традиция систематического собирательства российских и советских материалов самого широкого диапазона для коллекции, которая в настоящее время насчитывает более миллиона книг и переплетенных томов периодических изданий и столько же других материалов и документов. Самый большой отдел этого собрания состоит из приблизительно 850 000 томов на русском языке, хотя и другие языки тоже широко представлены. Так, например, в коллекции насчитывается свыше 60 000 томов на украинском языке, 10 000 — не белорусском, 5 000 — на киргизском.

Императорская библиотека

Новые материалы приобретаются разными способами. Иногда, подобно Юдинской библиотеке, покупается целая коллекция. Самой значительной покупкой со времени Юдина было приобретение в 1931 году части Императорской библиотеки — более 2 000 томов. Сюда входят истории полков, книги духовного содержания, художественная литература, исторические работы, а также книги по искусству, многие в великолепных кожаных и бархатных переплетах с золотым тиснением. Другие коллекции были получены как дар от семей, например, архив Рахманинова, состоящий из оригинальных музыкальных рукописей, переписки, пластинок и программ концертов, подаренной библиотеке в 1951 году, от отдельных лиц, например, коллекция социал-революционной литературы, состоящая из тысячи книг и памфлетов, подаренная в 1915 году Владимиром Симховичем; от организаций, как например, материалы и документы о раннем заселении Аляски, подаренные Русской православной церковью в Северной Америке и Канаде. Эти уникальные коллекции дополняются покупкой отдельных томов, другими подарками и пожертвованиями, а также официальными материалами, периодикой и книгами, получаемыми из СССР в рамках постоянной программы обмена.

- Но дело не только в размере коллекции, хотя она и необычайна велика, - подчеркивает Стивен А.Грант, автор брошюры «Справочник ученого: центры изучения России и Советского Союза в Вашингтоне». - Ее ценность определяется глубиной, широтой охвата и качеством.

Российско-советская коллекция Библиотеки Конгресса на включает, разумеется, абсолютно всего, что может понадобиться ученому-исследователю, но, как говорит Грант, во многих областях она располагает достаточно полной подборкой материалов.

Читатели Библиотеки Конгресса имеют доступ ко всем материалам от обычных до редких: будь то «Деяния Апостольские» Ивана Федорова (1564) — первая печатная книга в России, рукописные протоколы заседаний Совета министров 1914 года, словари, свежие номера газет «Правда» и «Известия» или даже последнее издание московского телефонного справочника, чтобы найти номер телефона знакомого. Практически все материалы включены в компьютеризированный каталог или по-английски или в транслитерации с кириллицы. Кроме того, к услугам читателей — библиотеки, библиографы, специалисты по той или иной географической области, говорящие на разных языках.

Книги, негативы, рукописи, кинопленки

Сокровищ этой коллекции не перечесть. Здесь есть «Уложение» царя Алексея Михайловича издания 1649 года, оригиналы «Указов» императрицы Анны Иоановны 1730-х годов, два перевода на английский «Наказа» Екатерины II, редкий экземпляр «Слова о полку Игореве», номер «Иртыша» - первого журнала, изданного в Сибири в 1789 году, материалы заседавших в 1850-х годах комитетов по подготовке отмены крепостной зависимости в 1861 году, Острожская Библия, напечатанная в 1581 году, памятная книга коронации Александра III и ленинский «Декрет о земле». Надписи на многих книгах представляют редкую возможность приподнять завесу над личной, человеческой стороной истории: тут можно найти трогательную надпись императрицы, дарившей своим детям книги к Рождеству, или посвящения великих писателей на первых изданиях их книг.

В коллекции много других ценных материалов. Собрание Прокудина-Горского, насчитывающее 1600 стеклянных негативов, - уникальная хроника Российской Империи с 1905 по 1915 год. Библиотека показала это собрание в 1987 году как блестящий пример техники цветной съемки, разработанной в России до изобретения цветной фотопленки. Это одна из самых популярных документальных экспозиций Библиотеки. Выставка работ Прокудина-Горского будет демонстрироваться в течении двух лет в музеях, университетах, галереях и библиотеках семи американских городов. Библиотека Конгресса постоянно устраивает такого рода выставки, чтобы знакомить самые широкие круги населения с теми сокровищами, которыми она обладает. В музыкальном отделе Библиотеки хранятся рукописи таких композиторов, как Рахманинов, Метнер, Прокофьев и Стравинский. Здесь есть переписка Сергея Кусевицкого, коллекция церковных песнопений, принадлежащая царской семье, недавно приобретенные материалы о знаменитом театральном деятеле Сергее Дягилеве.

Отдел кино, радиовещания и звукозаписи содержит обширное собрание записей (в том числе пробных) многих великих деятелей русской советской музыки. Кроме того, здесь есть некоторые записи русских певцов времен империи и такая редкость, как запись игры Стравинского на пианоле. В коллекции хранятся записи голосов многих крупных литературных и политических деятелей, например Толстого, Сталина и Ленина. Из кинокартин, имеющихся в коллекции можно назвать такие, как «Юбилей» и «Женитьба» Владимира Петрова (1944), «Шестая часть мира» Дзиги Вертова (1926), «Баллада о солдате», поставленная Григорием Чухраем (1959), «Поцелуй Мэри Пикфорд» (1927), созданный московскими студиями американского немого кино Мэри Пикфорд и Дугласом Фэрбенксом.

Российско-советской коллекцией Библиотеки Конгресса широко пользуются ученые, исследователи, дипломаты, государственные служащие, студенты и просто читатели, интересующиеся Россией и Советским Союзом. И хотя в настоящее время этот отдел приобретает свыше 20 000 книг в год, в Библиотеке Конгресса не забыли сибирского купца Геннадия Васильевича Юдина, чья любовь к книгам и большой собирательный талант заложили основы того, что существует сегодня. Почти сто лет назад Юдин был польщен тем, что «Американская национальная библиотека» проявила интерес к коллекции. Сегодня его портрет висит в Европейской читальном зале в знак глубокого уважения к нему и его вкладу в сокровищницу знаний.

Источник: Журнал "Америка" 1988 год, №376 март

Нет пророка в чужом отечестве...

Когда я приехал в Вашингтон (1992), Библиотека Конгресса намеревалась распродать через аукционы часть юдинской коллекции, переведя издания в новую технику и микрофильмы. Мотивы таковы: большое количество "дублей" и необходимость модернизации технического оборудования библиотеки при сокращении федерального бюджета. В результате из более восьмидесяти тысяч книг юдинской библиотеки там осталось порядка четырех тысяч наименований, какое-то количество разошлось по университетским фондам. Поскольку аукционы проводились открыто, я приобрел несколько книг и с превеликим удовольствием привез их обратно в Россию.

Источник: Алексей Венгеров Без 15-ти век... Жизнь-замечательная штука! III. 1992-2020 гг., стр. 24

В 1912 году Андрей Белый повстречал на своем жизненном пути

Рудольфа Штейнера,

одного из крупнейших мистиков ХХ века — основателя «духовной науки», именуемой антропософией. Эта встреча оказалась судьбоносной для русского писателя-символиста. Он и прежде был отнюдь не чужд мистических увлечений, но в лице Штейнера обрел Учителя, о котором мечтал давно. В течение двух лет Белый неотлучно следовал за ним по Европе, слушая многочисленные курсы лекций, занимался в так называемом эзотерическом кружке, который были допущены только самые близкие, самые способные и самые преданные ученики.

В 1914 году писатель поселился в Дорнахе — маленькой швейцарской деревушке, расположенной близ Базеля, почти на самой границе с Германией. Там, в Дорнахе, под руководством Штейнера и по его проекту началось возведение антропософского центра и храма Гетеанума. Белый в числе первых строителей-энтузиастов работал резчиком по дереву, ночным сторожем... Впрочем, не забывал и о литературном призвании. В период жизни «при Штейнере» был закончен роман «Петербург», подготовлено собрание стихотворений для издательства «Сирин», продуман и написан ряд важных произведений: цикл философских трактатов «Кризис жизни», «Кризис мысли», «Кризис культуры», исследование «Гете и Штейнер в мировоззрении современности», повесть «Котик Летаев» и т. д.

В памяти Белого

Дорнах

оставил двоякое впечатление. С одной стороны, там были пережиты минуты высочайшего духовного подъема, с другой — тяжелейшего одиночества, вызванного, как он считал, всеобщим непониманием. Там, в Швейцарии, Белый заключил брак со страстно им любимой Анной Алексеевной Тургеневой, Асей. Там же в отношениях между молодыми супругами возникли трещины...

В 1916 году писатель был вынужден оставить Дорнах, ставший ему второй, пусть и не очень ласковой родиной. Причиной возвращения в Россию стал призыв на воинскую службу, ведь шла Первая мировая война. На фронт Белого не отправили, но от Дорнаха он оказался отрезанным основательно — из-за революции и последующих за ней событий отечественной истории.

За границу, в Берлин, писатель смог выбраться только в 1921 году. Оттуда веером расходились пути русской эмиграции: одни следовали в Париж, другие в Прагу... Антропософ Белый собирался в Дорнах, где, как он надеялся, его ждала жена, ждали единомышленники, ждал Учитель. Однако эти планы потерпели сокрушительную неудачу. В Берлине произошла ссора с друзьями-антропософами, окончательно разорвались отношения с Асей, да и встреча с Учителем принесла не радость, а боль. Поняв, что путь в Дорнах закрыт, Белый еще некоторое время помыкался в Германии, а потом вернулся в Россию строить жизнь заново. Он сохранил любовь к Штейнеру и верность антропософии, но также пронес сквозь годы и обиду за то, что западные антропософы не уважают его как личность, не ценят как писателя и мыслителя.

Моника Спивак. Наше наследие № 48, 1999, стр. 146-148

Книги по теме:

Штейнер Рудольф Путь к самопознанию человека в восьми медитациях

Штейнер Рудольф Порог духовного мира афористические рассуждения