Виктор Шкловский Рисунки Эйзенштейна

В издательстве «Искусство» вышла книга «Рисунки Эйзенштейна». Книга безукоризненна и очень завлекательно оформлена покойной В.Ф.Степановой и В.А.Родченко. Книга содержит около 250 рисунков и статьи С.Эйзенштейна, а также статьи Ю.Пименова, О.Айзенштата и Г.Мясникова. Она интересна каждому художнику и кинематографисту. Сергей Михайлович свои детские воспоминания начинал с рассказа о том, что он видел через сетку своей детской кровати. Все восприятие Эйзенштейна полно зрительной точности и движения. В своих мемуарах Эйзенштейн отмечает, что он никогда не учился рисовать, но он много чертил и много думал и записывал рисунком. Сам Сергей Михайлович свой разговор о рисовании открывал так: «Начать с того, что рисовать я никогда не учился». На самом деле его никогда не учили рисовать, сидя за его плечом, но он всю жизнь учился рисовать, рассматривая картины, фрески, мультипликации, графически осмысливая то, что создавалось в театре.

К киноизображению Эйзенштейн приходил своим путем: «В ранних киноработах меня тоже будет увлекать математически чистый ход бега монтажной мысли и меньше «жирный» штрих подчеркнутого кадра. Увлечение кадром, как ни странно (впрочем, вполне последовательно и естественно — помните у Энгельса: «... сперва привлекает внимание движение, а потом уже то, что двигается!»), приходит позже». Рисунки Эйзенштейна стремятся и математически абстрагированной, чистой линии. Рисовал Сергей Михайлович постоянно. В Париже существует толстый телефонный справочник, весь заполненный набросками Эйзенштейна, покрывающими печатный лист.

Однажды я отправил Сергею Михайловичу экземпляр «Заветных сказок» Афанасьева, так называемого «валаамского издания». Сергей Михайлович использовал одну из сказок для разговора кольчужника о том, как заяц обидел лису. Сделал из этого рассказа зерно стратегической мысли Александра Невского, а мне вместо ответа прислал рисунок. Рисунки Эйзенштейна, рассказывающие о Февральской революции, отрывают альбом. Они необыкновенны по своей характерности, даже не преувеличенной, являются настоящим историческим документом: в них видна незавершенность революции и в то же время ее удивительность.

Сейчас мировое кино медленно подчиняет себе слово. Для Эйзенштейна слово находилось в конфликте с изображением. Слово можно понять только тогда, когда видишь жест и обстановку, при которой сказано это слово. Великий теоретик, основатель поэтики, Аристотель писал:

«... события должны быть понятными без объяснения, а мысли (в трагедии. - В.Ш.) должны быть выражены говорящим в рассказе и согласоваться с его рассказом. В самом деле, в чем состояла бы задача говорящего, если бы все было ясно уже само собой, а не благодаря слову?»

Звуковое кино — синтетическое искусство, и в романах, начиная с Толстого, слово и движение находятся между собою в сложном взаимоотношении. Современное кино во многих лентах стало слишком разговорчиво, а изображение стало рамкой для разговора. В альбоме рисунков Эйзенштейна мы видим, как великий режиссер, уже выбрав актера, пересоздает его для грима и игры в рисунке, определяющем мимику и движение, как он строит кадр, то есть столкновение кадров, как он выбирает движение, строит на экране глубину при помощи рисунка.

Сергей Михайлович в киноработе не был рабом своего рисунка. Он говорил: «Иногда ухваченный на бумаге намек дорастает до экрана, иногда сбивается с пути. Иногда видоизменяется от встречи с непредвиденным актером, с неожиданной возможностью (а чаще... с невозможностью) света, от столкновения с непредусмотренными производственными обстоятельствами. Но в этих случаях он стремится к тому, чтобы в законченной вещи передать — пусть иными путями, сквозь иные элементы — то самое первое ценное и дорогое, что было в самые первые моменты первой встречи с теми видениями, которые с первого момента мечтаешь увидеть на экране».

Альбом Эйзенштейна учит нас тому, что художник, оставаясь самим собой, не должен навязывать свой стиль жизни, которую он изображает. Рисунки к «Александру Невскому» по выбору движений, по архитектурным пропорциям совершенно иные, чем рисунки к «Ивану Грозному», и один и тот же актер – Черкасов — по-разному разгадан художником. Рисунки к мексиканской ленте исходят из мексиканского искусства, графически раскрывают его фрески и архитектуру и развертывают элементы статических искусств в движении.

Сергей Михайлович очень любил натурные съемки, не забивался под крышу киностудии, но у него никогда натурная съемка по своему стилю не отрывается от павильона, потому что он умеет показать, как данный пейзаж и именно эта эпоха родили эту архитектуру и это движение. Поэтому в современном мексиканском киноискусстве так благодарно использованы разгадки Эйзенштейна и Тиссэ. Альбом сопровождается текстом на трех языках и действительно представляет собой явление международного значения. Издан он очень маленьким тиражом — 10 тысяч экземпляров.

Оформлена книга блестяще. Прекрасно выбран портрет Сергея Михайловича и очень хорошо укрупнен тем, что он как будто не помещается на кадре страницы. Может быть, несколько пестровато скопление штриховых рисунков на форзаце. Очень хорошо выбран рисунок на суперобложке — несколько ироничный, мягкий, совсем не романтический и как будто скромный, застенчивый автопортрет режиссера. Надо благодарить издательство за прекрасную книгу и ждать, когда советская кинематография получит наконец тома лекций Эйзенштейна, стенограммы которых за много лет сохраняются во ВГИКе. Это тот материал, на котором воспитана советская кинематография, это ее прошлое и будущее, и так как правда в конце концов однозначна, хотя и может быть исследована как уравнение, то великий исследовательский труд Сергея Михайловича Эйзенштейна должен быть издан как можно скорее для нас и для всего мира. Издательство «Искусство» должно было бы поставить это своей целью.