Черубина де Габриак
По свидетельству Марины Цветаевой
Максимилиан Волошин
обладал совершенно уникальным талантом – рассмотреть в человеке нечто выдающееся и развить это качество своим воздействием на него. Он был катализатором талантов, если выразиться символически. Да и самой Марине пришлось испытать действие этого таланта на себе – Максимилиан был самым горячим поклонником ее ранних стихов. Он же неоднократно подбивал ее принять участие в мистификации, и как выяснилось впоследствии не ее одну. Цветаева отказалась стать «Петуховым» и «поэтическими близнецами Крюковыми», Елизавета Дмитриева не устояла перед соблазном превратиться в таинственную иностранку, которой из редакции «Аполлона» присылались корректуры с золотым обрезом.
Совсем иным отношением к людям отличался
Николай Степанович Гумилев.
Способность писать стихи он признавал не за всеми. Он долго не хотел верить в талант своей первой жены Анны Горенко (Ахматовой), которой пришлось договариваться об издании своих стихов втайне от мужа. Все это происходило на фоне его бесконечных романов и увлечений.
Скорее всего, Волошин не писал за Лилю Дмитриеву стихов, она их писала под его влиянием. Она стала его произведением, оставаясь для Гумилева преходящей привязанностью, романом «без последствий». Время шло, интрига угрожающе затягивалась. Тайну Черубины де Габриак пытались разгадать многие. Был, правда в «молодой» редакции «Аполлона» один человек, который точно знал, кто скрывается под ником Черубина. Это был Алексей Толстой: «Брось, Макс, это добром не кончится». Он просто случайно слышал некоторые стихотворные строки из уст Дмитриевой в «Обормотнике» Волошина в Коктебеле.
По свидетельству одного из сотрудников «Аполлона» Гюнтера, Гумилев оскорбительно отозвался о Дмитриевой, факт, который не получил подтверждения в дальнейшем. Публика тех времен была не менее падка на сплетни, чем теперешняя. Гумилеву даже пришлось выдержать очную ставку, где он из гордости молчал. Теперь навет становился правдой, за которую надо было отвечать.
Думается, что Волошин простил бы Гумилеву вольные высказывания о хромой учительнице пишущей стихи, но прекрасная незнакомка была неподсудна и чиста как листья тамариска из её писем. Так что пощечину, по всем правилам дуэльного кодекса, Гумилев получил за Черубину де Габриак.
Следует отметить еще одну характерную особенность этой «серебряной» дуэли: ни один из дуэлянтов не ехал убивать, даже оскорбленный Гумилев, которого правда целый день уговаривали стреляться не с пяти, а с пятнадцати шагов. История не знает сослагательного наклонения, но если бы условия Гумилева были приняты, шансов у Максимилиана Волошина не было, по правилам дуэльного кодекса оскорбленное лицо имело право первого выстрела.
Обстоятельства последующей дуэли общеизвестны. Все было обставлено символично –
Черная речка,
длинноствольные пистолеты 19-го века. Существуют воспоминания очевидцев – Алексея Толстого и самого Волошина. Сравнения повествований не может не вызвать удивления. Дуэль состоялась 22 ноября 1909 года по старому стилю. Волошин в своих воспоминаниях говорит о ранней весне. Толстой утверждает, что пятнадцать шагов отмерял он, Волошин отдает эту честь своему секунданту Шервашидзе. В полицейском же протоколе зафиксировано, что «противники обменялись выстрелами с 25-ти шагов».
Судьба распорядится участниками дуэли по-хозяйски. Путь конквистадора приведет Гумилева в Петрочека на Гороховую, из гордости он не станет скрывать своего участия в заговоре и собственных монархических взглядов. Напуганные кронштадтским восстанием большевики в это время не баловали инакомыслящих разнообразием приговоров, Николай Степанович Гумилев выпускник Города Муз, поэт, георгиевский кавалер и путешественник будет расстрелян.
Шум времени
Максимилиан Волошин надолго задержится в Коктебеле, изредка наезжая в Петроград. Будет спасать всех кого возможно в своем доме, который станет островом в океане вражды и ненависти. Скрывались здесь в разные времена и комиссары, и белые офицеры. Он продолжал свою борьбу за человека столько сколько мог. В 1932 году его не стало. Черубина де Габриак в то время уже Васильева скончалась в Туркестане четырьмя годами раньше.
Они по-разному закончили свой жизненный путь, а их память решено было предать забвению. Более 50-ти лет их не печатали, но рукописи не горят, а поэты приходят на землю навечно.