Сентябрь 2022 — Подборка статей из русских исторических журналов и книг

,13 сентября 2022 19:55

Фалилеев Московский Кремль

Москва не дождалась еще своего специфического живописца, дождется ли — вопрос, на который можно ответить не сразу, вспоминая резкую чересполосицу Москвы, обескураживающую тусклость многих ее «видений» и ту тягость, с какой даже лучшие из них приходится извлекать из бескрайних разливов города. Искателям ансамблей, картинностей, которыми так богат Петербург, Москва не дает ничего, и если чистого живописца может законно увлечь отношение все равно где найденных красок, то график-стилист в смущении остановится перед темой, готовой поглотить и его стиль своей откровенной бесстильностью. В рамках какого-либо одного искусства, в границы какого-либо одного воззрения никак на удается включить нынешнюю Москву.

Но Москва, не отстаивающая не одного из своих многообразных обликов, не упорствующая ни в какой целостности и ни в каком единстве, свидетельствует тем самым о вечном приливе жизни, о неустанном движении волн житейского моря, оставляющего беспорядочные кучи стен и гряды крыш вокруг ее неподвижных исторических святынь. Биение этой жизни, чем более бесформенной и безбрежной, тем более подлинно русской, не улавливаем ли мы, при первом взгляде даже на современный план города, с его органически искривившимися старыми улицами и неудержимо ползущими в разные стороны новыми пригородами.

И быть может, чтобы удержать какие-то впечатления, разрозненно мелькнувшие среди живого московского хаоса, художник действительно должен скорее всего прибегнуть к выразительному штриху и лаконической краске деревянной гравюры, как сделал это Фалилеев, вспоминая кремлевскую стену и врезающиеся в небо шатры, углы и зубцы кремлевских башен. За эти стены, о которые разбивается вечный прилив московского моря инстинктивно держится Павлинов, как за нечто подлиннейшее, постояннейшее во всем, что собственно есть Москва.

Фаворский Гравюра на дереве

Но и диссонансы Москвы могут увлечь гравера, как показал Фаворский в ряде своих недавно резанных небольших досок. Странствуя по окраинам, по берега Москвы-реки, поражался он тревожностью этих рассыпавшихся домишек, среди которых неожиданно громоздятся ящики больших домов, поднимаются фабричные корпуса, трубы, колокольни. Река устланная плотами из бревен, привлекала его внимание, и он умел чувствовать и ее изгиб и откос ее берегов. Небо московских окраин переставало быть для него спокойной гладью. Над тревожащими и надрывающими своей скудостью душу аспектами этой Москвы самое небо не могло разостлаться без той судорожной сдвинутости, которую выразил гравер перерывами и перебоями в узоре штриха.

И если воззвала таким образом «диспаратная» всегда и во всем Москва к ножу названных ксилографов, то не приманит ли она в конце концов к себе и иглу офортиста! В ущельях новых промышленных улиц, в деревенских концах, нелепо подкатывающихся иной раз вплотную к свеже отстроенным многоэтажным человеческим ульям, в тихой ветле все еще ласково и торжественно осеняющей какой-нибудь уже обезличенный наглой архитектурой арбатский переулок, быть может, почувствует он ноту, которая своей «раздирательностью» и острой переходящестью особенно верно передаст диссонирующий звук нашей московской жизни.

В графике русской Москва может сыграть «развязывающую» роль, после графических успехов петербургской стилистической скованности. Не одного еще, думается, художника рассердит и даже измучит она, но, бодрствующая в истории, не усыпит его, деятельная, не даст ему сложить руки, беспокойная, не позволит успокоиться. Вместе с московским воздухом вдохнет гравер все веяния русской жизни.

П.Муратов Москва. Журнал литературы и искусства №1, 1918 г., стр. 5-6

Статьи о Москве:

Статьи по теме "Живопись и графика":

,12 сентября 2022 15:50

Дом Рахманова вчера и сегодня

Белый не так уж сильно ошибся, когда в статье «Как мы пишем» с надеждой сказал, что его творческие усилия будут оправданы в 2000 году «потомками тех, кто его осмеивал, как глупо и пусто верещащий телеграф». Творческое наследие Белого до сих пор еще по-настоящему не изучено. Долгое время практически не переиздавались его произведения, и лишь совсем недавно они стали более доступны советскому читателю. Может быть, только сегодня к нам приходит осознание масштаба личности Белого. В всяком случае, безусловным фактом его признания можно считать решение создать музей в квартире дом №55 на Арбате, где он прожил 26 лет (с 1808 по 1906 год).

«... У Денежного - дом Рахманова, белый, балконный украшенный лепкой карнизов, приподнятый круглым подобием башенки: три этажа», - так его описывает Белый в своих воспоминаниях. В 1877 году по проекту, разработанному московским архитектором М.А.Арсеньевым, двухэтажное здание на углу Арбата и Денежного переулка (ныне улица Веснина) было надстроено третьим этажом, а со стороны Денежного была возведена трехэтажная пристройка. В 1930 году был построен четвертый этаж и исчезла характерная башенка, о которой писал Белый. С этого времени внешний облик дома серьезным изменениям не подвергался, а вот внутреннее пространство здания в результате последней реконструкции, завершившейся в этом году, было изменено коренным образом. По сути дела, от прежнего дома остались только стены; архитектурным планам XIX века соответствует (хотя и не полностью) лишь отреставрированная — точнее заново созданная — квартира Н.В.Бугаева на третьем этаже. Была забыта и осталась не восстановлена (т. е. Фактически утрачена навсегда) квартира М.С., О.М. И С.М.Соловьевых, которые жили в этом же доме этажом ниже. Сам А.Белый подчеркивал в своих воспоминаниях, что знакомство с Соловьевыми стало решающим для его будущей судьбы, для его творческой биографии. Он высоко ценил ум и тонкий вкус О.М.Соловьевой, многолетняя дружба связывала его с С.М.Соловьевым, а М.С.Соловьев стал, так сказать, литературным «крестным отцом» Б.Н.Бугаева, придумал ему псевдоним Андрей Белый, способствовал изданию первых произведений начинающего писателя. Бугаевы и Соловьевы на протяжении более чем десятилетия представляли едва ли не единый мир, настолько тесные взаимоотношения установились между семьями.

Квартира Бугаевых состояла, если не считать прихожей, чулана, кухни с выходом на черную лестницу, из столовой, гостиной, кабинета Н.В.Бугаева, детской и спальни. Пространство квартиры в какой-то мере воссоздает место действия повести «Котик Летаев», романов «Московский чудак» и «Крещеный китаец», могло бы служить своеобразной декорацией для них. Сохранившиеся планы дома свидетельствуют, насколько точно подчас воспроизводил А.Белый жизненные реалии. Его автобиографическая проза дает возможность достаточно подробно, вплоть до деталей интерьера и рисунка обоев, представить комнаты квартиры. События и впечатления прожитых здесь лет в большей или меньшей степени отразились во всех творениях писателя, начиная со второй «Симфонии» (1901) и кончая тремя томами воспоминаний «На рубеже двух столетий», «Начало века», «Между двух революций», вобравших в себя повествование о значительном периоде русской истории. И сама квартира Бугаевых — отражение целой эпохи (даже эпох) русской жизни, благодаря людям, сюда приходившим. Деятели науки, философии, искусства были вхожи в дом отца Белого Николая Васильевича Бугаева — декана математического факультета, крупнейшего ученого, чьи идеи имели значение не только для математики (в частности, П.А.Флоренский говорил о той значительной роли, которую сыграл Н.В.Бугаев в формировании его взглядов). Личность яркая и незаурядная, отец писателя был заметной фигурой в Москве. В 1880-90-е годы у Н.В.Бугаева бывали Л.Н.Толстой, историк В.О.Ключевский, экономист М.М.Ковалевский (который, кстати говоря, был шафером на свадьбе Н.В. И А.Д.Бугаевых), композитор С.И.Танеев, философы Вл.Соловьев, Л.Лопатин, критики Н.И.Стороженко и А.Н.Веселовский; практически вся профессура Московского университета, приезжали и видные деятели науки из Петербурга, например, дед А.Блока академик А.Н.Бекетов. В 1890-х годах в числе посетителей квартиры Бугаевых появляются новые имена. Наряду с профессорами и московскими знаменитостями приходят друзья А.Белого: будущий художник В.Владимиров, А.Петровский, поэт Л.Кобылинский (Эллис) и другие, складывается кружок «аргонавтов», объединяющий людей самых разных интересов. У Белого налаживаются контакты с философом Г.Шпетом, историком религии С.А.Рачинским, Э.К. И Н.К.Метнерами, теософами А.С.Гончаровой (родственницей Н.Н.Гончаровой), П.Н.Батюшковым (внуком поэта)....

Начало творчества и появление в печати первых двух «симфоний» утвердили Белого в его литературном призвании, способствовали установлению отношений с известными литераторами Москвы и Петербурга. На квартире у Соловьевых в декабре 1901 года Белый знакомится с З.Н.Гиппиус и Д.С.Мережковским, 5 декабря 1901 года здесь же встречается с Брюсовым, в марте-апреле 1903 года знакомится с К.Бальмонтом, М.Волошиным, издателем С.Кречетовым. Летом 1903 года представители нового искусства В.Брюсов, К.Бальмонт, Эллис, Ю.Балтрушайтис, М.Эртель, А.Койранский, В.Владимиров приходят на квартиру к Белому, и с ними знакомится Н.В.Бугаев. 10 января 1904 года Александр Александрович и Любовь Дмитриевна Блок наносят визит Белому. 11 января у него на квартире собираются Блок, его жена, «аргонавты», Батюшков, Петровский, Владимиров, Н.И.Петровская, Бальмонт, Брюсов, Эллис и другие - «всех человек двадцать пять». Весной 1904 года Белый знакомится с Вячеславом Ивановым, который также начинает бывать у него; осенью 1904 года Белого начинает посещать поэт Александр Добролюбов.

Постепенно в число посетителей квартиры Белого входит едва ли не вся культурная Москва.

Вряд ли будет преувеличением сказать, что этот арбатский дом с башенкой был в то время для Москвы так же значим, как знаменитая «башня» Вяч. Иванов для Петербурга. Людей, приходивших к Белому, столь отличных по своим интересам и занятиям, объединяла проблема создания новой культуры и нового быта. Более того, осознание себя человеком нового времени, иной культуры, может быть, было главным в самооценке личности. Повседневность, переживаемая «по-новому», пронизанная новым видением мира создавала особый тип отношений. В доме на Арбате, в среде кружка «аргонавтов» Белый сформировался как поэт и теоретик символизма, собственно говоря, сама квартира Белого символична.

И то, что пространство ее восстановлено, не может не радовать, хотя бы потому, что она могла исчезнуть так же, как квартира Соловьевых.

Можно не сомневаться в том, что появление в Москве музея Белого станет значительным событием, но важно и каким будет музей.

Экспозиция музея могла бы строиться на основе воспоминаний и автобиографической прозы Белого. В этом случае, очевидно, необходимо было бы воссоздание обстановки, особой атмосферы квартиры — сначала центра университетской Москвы, а затем центра русского символизма начала ХХ века. Построение экспозиции могла бы задавать сама структура квартиры: столовая, гостиная, кабинет отца, детская и т. д., что позволило бы последовательно проследить становление личности А.Белого, принимая во внимание этапы жизненного пути, им самим определенные.

Экспозиция подобного рода не только бы полностью соответствовала самому понятию «мемориальная квартира», но и давала бы возможность проследить зарождение и становление самой культуры символизма, которая пронизывала все формы творчества и, что особенно важно, быт, повседневность, создавала особенный образ жизни. Об этом замечательно писал Ходасевич: «... Написанное всегда было или становилось для символиста реальным, жизненным событием..

Обратно: события жизненные … никогда не воспринимались и не переживались как только или просто жизненные: они тотчас становились частью внутреннего мира и частью творчества. Недаром доходило до того, что иные московские символисты хаживали друг к другу «пить чай по-особенному … Символизм непостижим как явление только литературное. В пределе он не был «художественным течением», школой, а был жизненно-творческим методом» («О символизме»).

Кроме того, экспозиция нового музея должна представить и самые разные сферы жизни последней четверти XIX — начала ХХ века: искусство, литературу, религиозные искания, философию, что очень важно, во-первых потому, что круг интересов символистов был чрезвычайно широк и универсален, а во-вторых, такая «полифоничность» напомнит о масштабе личности самого А.Белого, многообразие интересов и увлечений которого во многом обусловило и «разнопрофильность» гостей арбатской квартиры.

«Тридцать лет я являл своей личностью многообразие личностей, одолевающих статистику, чтобы из всех поворотов, как купол на ряде колонн — теоретик, естественник, логик, поэт, лектор ритмики, мазилка эскизов, резчик — явить купол: «я», - писал Андрей Белый в книге «Начало века».

Н.Александров Наше Наследие №5 1990 г.

Статьи об Андрее Белом:

"Здесь судьба моей жизни" Андрей Белый в диалоге с Дорнахом